Саратовская специализированная коллегия адвокатов

Нет, это не прозвище сказочных персонажей. Так на милицейско-тюремном жаргоне называют потерпевших. Обидное слово, за которым стоят конкретные человеческие судьбы. Отнюдь не придуманные, а реальные…

Сказки обычно начинаются так: «Жили-были дед да бабка». Заканчиваются они всегда жизнеутверждающе. В жизни, к сожалению, так бывает не всегда.

В конце 97-го года ко мне обратились за помощью два пожилых человека — Анна Ивановна и Сергей Алексеевич Поповы. Они пришли вместе, трогательно поддерживая друг друга под руки, чем-то похожие на гоголевских старичков Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну.

Восьмидесятилетние пенсионеры проживали в своем стареньком доме на улице Кутякова, где в каждом дворе обязательно есть маленький палисадник у крыльца, а под окном растет куст сирени. У крыльца непременно стоит скамеечка, на которой пенсионеры коротают летние вечера. Есть такая скамейка и у дома Поповых. Рассказывая свою историю, трясущимися руками бабушка достала из целлофанового пакета фотографию, на которой я увидел лавочку, обильно залитую кровью, будто это была средневековая плаха.

В одном дворе со стариками проживал сосед по имени Витя. Здоровяк и хулиган. Большой любитель выпить, причем за чужой счет. Во дворе его побаивались. Несколько лет назад он служил по контракту в Чечне. Вот уже два года как оттуда вернулся, и настали для соседей неспокойные дни. Во хмелю Витя был безумен и непредсказуем. Вызванные милиционеры усмиряли дебошира, но дальше этого ничего не шло. «Чеченский синдром» — разводил руками участковый. После каждого визита милиции бывший вояка устраивал «зачистку», под которую прежде всего попадали супруги Поповы. Это не мешало ему всякий раз просить у них денег на водку и закуску. Понимая безвыходность ситуации, старики давали ему деньги и не решались просить вернуть долг. Последнее время им все труднее становилось кормить великовозрастного нахлебника. Пенсии едва хватало на двоих. В один из летних дней Сергей Алексеевич набрался храбрости и отказал соседу. «Отомщу гадам!» — на весь двор орал бывший защитник Родины.

То, что угроза реальна, они поняли лишь тогда, когда прямо перед крыльцом разорвалась граната. Выбило стекла, покорежило стену. Оказалось — ее бросил во двор Витя. На следствии он что-то лепетал о том, что гранату привез из Чечни, баловался, случайно выдернул чеку. Пришлось ему выбросить гранату в окошко. Получил за это год условно, видимо, благодаря заслугам перед Россией.

Но Поповы знали, граната, брошенная в их палисадник, — это «камень в их огород». Цель одна — чтобы боялись.

Год после этого пенсионеры боялись в одиночку выйти во двор. Даже если находились дома, закрывали на замок свою крохотную избушку.

26 июня 1997 года Анна Ивановна и Сергей Алексеевич дома смотрели телевизор. Раздался стук в дверь. Ничего не подозревающий Сергей Алексеевич открыл дверь и тут же на крыльце получил удар ножом в живот. Хлынула кровь. Падая на землю, старик видел, как, переступив через него, в комнату зашел сосед и наотмашь лезвием ножа ударил по лицу его супругу. Пенсионер, истекая кровью и теряя силы, выполз во двор и потерял сознание. На шум сбежались соседи, приехала милиция, изувера забрали и поместили в СИЗО. Ножа, как ни странно, не нашли.

Рассказав эту жуткую историю, супруги просили лишь одного совета: что им делать, если сосед вернется домой из СИЗО? Я, как мог, успокоил их, и поехал в Кировский суд знакомиться с делом. Витя обвинялся по сто одиннадцатой статье уголовного кодекса. Тяжкие телесные повреждения, к счастью, не повлекшие смерть. За это ему «светило» до десяти лет. Но, странное дело, судебная экспертиза признала повреждения тяжкими лишь потому, что на лице у Анны Ивановны остались неизгладимые обезображивающие шрамы. От уголка рта до уха длинный малиновый рубец, с легкой руки медиков названный как «улыбка пьяницы». Остальные же телесные повреждения обоих супругов были квалифицированы как повреждения средней тяжести, то есть по статье сто двенадцатой, срок наказаний по которой не более трех лет.

Естественно, Витин адвокат избрал стратегию признания вины по 112 статье УК. И не потому, что Витя раскаялся. Во-первых, глупо отрицать факт нанесения телесных повреждений. А во-вторых, это было тактической хитростью, ведь на эту статью распространялась амнистия, объявленная Государственной Думой в декабре 1997года. По ней освобождались от наказания лица, проходившие службу в составе действующей армии либо принимавшие участие в боевых действиях по защите Отечества. В свою очередь, на тяжкую 111-ую статью амнистия не распространялась. Поэтому, если суд посчитает, что никакого обезображивания лица нет (а это право только у суда), то амнистированный Витек своим ходом возвращается к себе во двор, где в избушке за закрытыми ставнями с ужасом его ожидают пенсионеры.

Вот почему мне было важно доказать, что шрамы на лице бабушки Ани неизгладимы и уродливы.

В свою очередь, защитник обвиняемого в суде с жаром доказывал, что шрамы могут украшать не только мужчину, но и женщину, что, мол, никакой косметической операции ей не требуется. Он притащил в суд репродукции известных художников, на которых изображены женщины преклонных лет и выставил их на столе. «Посмотрите на картины Альбрехта Дюрера, Леонардо до Винчи, Шилова, наконец, — с пафосом обращался он к судье, — сколько красоты таят в себе морщины умудренных опытом стариков!» Потом делал паузу и притворно вздыхал: «Что поделаешь, старость не красит, но приходит мудрость и осознание того, что женская красота — это не только лицо, но и душа». Потом поворачивался и, как артист, показывал рукой на Анну Ивановну: «А теперь взгляните, как прекрасны и одухотворены черты лица уважаемой потерпевшей. Этот шрам ее ничуть не портит, делает ее улыбку глубокой и в чем-то наивной».

Бедная бабушка, закрывая лицо платком, не знала, куда спрятаться. На мои просьбы прекратить этот фарс судья Бережкова даже не отреагировала.

Победоносно поглядывая на меня, адвокат привел последний, по сути дикий и издевательский довод: «Если бы речь шла о потерпевшей, внешность которой является средством достижения каких-либо целей или источником дохода, как например, для артистки, фотомодели, диктора телевидения, безусловно, жизнь с дефектами на лице превратилась бы в трагедию». И снова жест рукой в сторону пенсионерки: «В том возрасте, в котором находится потерпевшая, вряд ли можно так беспокоиться за свою внешность».

Я уже не могу слушать, как кощунствует защитник и перебиваю: «Да причем здесь возраст?! Любая женщина, в любом возрасте небезразлично относится к своей внешности!»

Судья Бережкова, кстати, сама немолодая женщина, делает мне замечание и равнодушно спрашивает Анну Ивановну: «Потерпевшая, вы планируете в ближайшее время сделать косметическую операцию?» Растерянно отняв руку с платком от лица, бабушка не сразу понимает вопрос. Явив публике ярко красный шрам на белом лице, она испуганно смотрит на судью, поворачивается ко мне, ища поддержки. Я пожимаю плечами, не зная, что посоветовать восьмидесятилетней старушке с пенсией в триста рублей по поводу операции стоимостью тысяча долларов. Вспомнив о платке, она снова прячет в него лицо и, как-то по-детски шмыгнув носом, тихо шепчет: «Нет…»

Дальнейший судебный процесс становится бессмысленным. Витек браво продемонстровал свой военный билет. Адвокат зачитал характеристику из воинской части, из которой следовало, что в обращении с гражданами и товарищами по службе со стороны Витька «отмечались случаи немотивированной агрессии». Но это уже не играло никакой роли. Амнистия, словно нимб, уже светилась над головой подсудимого.

Заявленный гражданский иск судья оставила без рассмотрения, посоветовав обратиться в отдельном порядке.

Злобно зыркнув глазами на стариков, «защитник отечества», отправился домой. Через десять дней я направил в суд иск о возмещении ущерба, связанного с лечением потерпевших. Три месяца районный суд раскачивался и все-таки взыскал около тысячи рублей. Через полгода областной суд оставил решение в силе. Начались новые мытарства. Оказывается, Витюша был прописан где-то в районе. Исполнительный лист гулял по области, а приставы исправно присылали извещения: место жительства и работы ответчика не установлены.

Вот уже несколько лет Анна Ивановна и Сергей Алексеевич по-прежнему живут бок о бок со своим изувером.

Как-то был у них в гостях. Дед, хорохорясь, указал в сенях на прислоненную к стене кочергу: мол, если он еще раз сунется, я его.… А бабка на прощанье подарила мне керамическую кружку и поблагодарила. Ведь за свои увечья супруги получили аж двести восемьдесят рублей…

А так хотелось бы счастливого конца: «и стали они жить поживать да добра наживать». Не получилось. Мораль такова — зло, увы, зачастую ненаказуемо. Грустные мысли приходят по этому поводу. Получается, беззащитным и слабым негде найти управы на хама и подонка. Он же над ними и посмеивается. И еще: во всей этой истории меня поразило то, что суд отказал женщине, пусть и пожилой, в праве на нормальную внешность. Кто-то из великих однажды сказал: «Поколение, не уважающее стариков, не имеет будущего».